ПРЕМЬЕРА! «Тартюф» в Электротеатре Станиславский

ПРЕМЬЕРА!  «Тартюф»

10, 11, 12 ноября, начало в 19:00.  Основная сцена

ЦЕНА БИЛЕТОВ: 1600р-3200р

Великая комедия Мольера — один из ключевых текстов мирового театра, пьеса с грандиозной сценической историей и бурной предысторией, включающей в себя скандал и двукратный запрет. Автор не только описал хрестоматийную битву разума с ханжеством и двуличием, но и создал персонажа, имя которого стало нарицательным, превратилось в символ лицемерия, отделилось от пьесы. Ни лицемерие, ни ханжество за прошедшие 350 лет не устарели – и даже не слишком изменили свою внешность. Но, хотя сам Мольер говорил, что «величайшее из правил – нравиться публике», а в предисловиях к советским изданиям его пьес говорилось о «народности» и простом, веселом «галльском» характере этой драматургии, — нет ничего более сложного, чем мольеровская простота, заново увиденная в контексте современного мира.

Филипп Григорьян (это его первая работа в Электротеатре Станиславский) берет перевод Михаила Донского и приглашает в качестве драматурга-консультанта Ольгу Федянину – и мольеровские «кристаллы», ежеминутно поворачивающие ситуацию и, по сути, режиссирующие пьесу изнутри, обретают сегодняшний ритм и синтаксис. Актеры меняют регистр, перемежая стихотворный поток и «документальную» речь. Сценография Филиппа Григорьяна представляет собою камерное, но многомерное пространство, предполагающее одновременно и реалистичное, и символическое существование (пластическое решение – Анна Абалихина). Тартюф в исполнении Виктора Терели не пошлый дурак, как писал Белинский, а вселенское зло, не скрывающее своей смертоносной, вампирической природы, Оргон (Юрий Дуванов) – не комический урод, как сказано в предисловии к пьесе 1954 года, а хороший человек, глубоко и безнадежно зараженный вирусом страха. Персонажи сюрреалистически умножаются – темы и сюжеты Мольера путешествуют во времени и пространстве (художник по костюмам Галя Солодовникова). Но каким бы фантастическим ни было это путешествие – монструозность зла, себя не помнящего, и чудесная способность приличных и порядочных людей к самообману – все это в спектакле Филиппа Григорьяна носит абсолютно подлинный характер. Именно так и бывает на самом деле. 

Филипп Григорьян – режиссер, художник: «Тартюф – это просто хтоническое чудовище, абсолютное зло. Какая разница, чего он хочет? Вопрос в том, кто, как и зачем впускает в дом этого безликого монстра. А впустить может только глава – семьи или государства. Большая часть пьесы – это действие до прихода Тартюфа, потом небольшой момент с Тартюфом и потом развязка, в которой мы видим уничтожение этой пирамиды. В последний момент является «бог из машины», но композиционно он не находится внутри пьесы, это абсолютно внешняя штука.

Всегда очень важна «точка сборки», то есть тот ключ, которым ты открываешь то или иное произведение. Мольер потрясающ тем, что если ты вставляешь правильный ключ в этот замок, то пьеса вдруг раскрывается и становится потоком чистейшего меда. Просто меда. И при этом ясность такая, как будто ты сквозь геологический лед смотришь и видишь в нем замерзшую мушку. Удивительное свойство кристальной ясности». 

Ольга Федянина, драматург проекта: «История о том, как лицемер чуть было не уничтожил облагодетельствовавшее его семейство, в пьесе Мольера выписана шаг за шагом и ход за ходом, как шахматная партия. И чем рациональнее разыгрывается эта партия, тем больше в ней обнаруживается нелепого. Принято считать, что «Тартюф» разоблачает лицемерие, но это совершенно точно не было единственной – или даже главной – заботой автора. Лицемерие в этой пьесе не нуждается в таком уж настоятельном разоблачении, хотя бы потому, что оно совершенно не скрывается. У Оргона, возможно, есть причины заблуждаться в отношении истинных целей Тартюфа, но у партера таких причин нет, – а адресатом пьесы все же является зрительный зал, а не персонажи. Мольера интересует не лицемерие как таковое, а секрет успеха лицемера. Вопрос, который автор оставил открытым для всех последующих театров, исполнителей и режиссеров – это вопрос «почему?» Почему почтенный господин Оргон готов принять проходимца за святого? Почему ему проще поверить в порочность всех своих домочадцев, которые его нежно любят, чем признать, что проходимец уже принес в дом раздор, а скоро принесет и гибель? Почему его жена почти соглашается на измену, ради того, чтобы доказать мужу свою верность? Почему люди верят в то, во что поверить невозможно? Все эти «почему» переходят по наследству от театра к театру, от интерпретации к интерпретации, от эпохи к эпохе: среди ответов есть и парадоксальные, и блистательные, и совсем простые – но нет и не может быть окончательных, потому что «времена меняются, и мы меняемся с ними» —  а значит, у одинаковых поступков в разные века будет разная подоплека. Филипп Григорьян, в свою очередь, даже не пытается найти один-единственный ответ – а это значит, что зрители увидят спектакль с множественной перспективой, и путешествиями во времени и пространстве».

______________________________________________________________